3 зимы, 2 лета (часть 4, ракета Союз)

В 2 часа на следующий день я стоял перед ее дверью. Я не спешил звонить и слушал шорохи. Они доносились отовсюду. Голуби взлетели всей стаей и я слышал, как хлопают их крылья. Ребенок играл в песочнице и стучал своим маленьким совком по пластмассовому ведру. Двое мальчишек набивали ногой мяч. Белобрысый толстяк проиграл... Мое сердце стучало так громко, что мне было почти жалко белобрысого – не каждый может в таких условиях продолжать стоять на одной ноге. Он смог. И проиграл... ну и слабак...

Я нажал на кнопку звонка, и дверь сразу открыли. Она не смотрела мне в глаза... и вспомнил как пастор входил в квартиру в Цюрихе. Невольно захотелось пошарить по карманам в поисках заветной ампулы. Ампулы не было... И я прошел в гостинную. Она стояла за моей спиной. Воскресное солнце осталось вместе с голубями, песочным архитектором и дружком белобрысого, который должно быть клеил толстяку щелбаны или отсчитывал мелочь на томатный сок. В гостинной была ночь... Окно полностью скрывали темно-зеленые тяжелые шторы. На полках не осталось ничего кроме толстого конверта. Он был еще открыт. Я издалека видел мелко исписанные листы сложенные пополам и втиснутые силой в конверт. Адресов отправителя и получателя видно не было. Кверху торчал клейкий клапан и я видел желтый полупрозрачный клей по его краям. Я протянул руку и хотел прочесть адрес. Она осторожно обняла меня и прислонилась к моей спине. Я слышал ее дыхание на своей шее, и ее нос касался моего затылка. Она тихо сказала: «не нужно... » и потом неожиданно добавила «позже...». Что это «позже» могло обозначать я так и не узнал от нее, но я, скорей, почувствовал, догадался, поверил... я не хочу знать адреса...

Я опустил руки и они коснулись ее бедер. Я обнял ее, все еще стоя спиной. Потом медленно повернулся и поднял лицо. Посмотрел ей в глаза и тут же закрыл свои... как будто взял что-то и не собирался отдавать. Это что-то медленно начало впитываться в сетчатку моих глаз. Она дышала медленно, и я медленно опускал свои руки. Я держал ее за локти и ее пальцы были на моем поясе. Я прислонился губами к ее лбу. Она пахла яблоками... Мы медленно начали падать на разложенный диван, укрытый 13 тончайшими пуховыми перинами.

Время текло медленно как холодный мед. Потом мед капал в теплое молоко и растворялся, причудливо расходясь узорами в разные стороны. Молоко меняло цвет и вкус. Я помню ее смех и тихие стоны. Я помню, что никак не мог отвести взгляд от конверта... Время вышло так же неожиданно быстро, как молоко выходит за края стакана, если размешивать мед серебрянной ложкой. Мне нужно было уходить.

Руки меня слушались плохо. Я медленно шел мимо пустой песочницы. Я шел очень медленно. Должно быть прошло 5 или 6 минут пока я прошел песочницу от начала до конца. Мне с трудом удавалось держать свое тело вертикально. Голова клонилась во все стороны, нарушая простейшие законы анатомии. Девочка забыла в песочнице свое ведерко. В углу высился песочный замок. «Почему всегда в углу?», подумал я тогда... А может это и не девочка вовсе была?... Я ни в чем не был уверен теперь...

Я вышел к воде. Сел прямо на дороге. Моя длинная тень терялась в ивовых кустах. Солнце было у меня за спиной. Я ничего не хотел. Ничего на свете. Ничего... Я смотрел на солнце и мои глаза не слезились. Я мог бы сделать еще один шаг и полететь. Просто падать медленно вперед, и когда до земли остается совсем немного просто оттолкнуться вперед и выстрелить как ракета союззззззз.... Я ничего не хотел, ничего не боялся и... ничего не знал.

Я не помню как мы прощались, и что я говорил. Скорей всего, я ничего не говорил. Мне было лень. Лень говорить. Все, что мы могли друг другу сказать, нельзя было выразить словами. Мы и не пытались...

Самолет поднялся в воздух точно по расписанию, унося ее через 11 стран, 5 морей и 2 пролива....

Я вошел в свое первое лето.

Продолжение следует...

PS: Здесь уместно еще раз Nina Simone послушать